Влад Петров: «Нисколько не жалею о том, что не уехал в Москву»

«Казань – город-потребитель? Я не согласен»

– Влад, полгода назад продюсер Альбина Нафигова сказала нам в своем интервью: «Я бы назвала «Пувыргу», наряду с «Пустотой» Павла Москвина, казанским кино. У него своя природа, свой характер». Вы согласны с тем, что такое явление, как казанское кино, вообще существует?

– Согласен.

– В чем его особенности?

– Это сложно выразить словами. Но, например, писатель Денис Осокин, который участвовал в нескольких кинопроектах как сценарист, много раз говорил о том, что Казань – это такая точка силы, которая рождает какую-то свою творческую энергию, не похожую ни на какую другую.

Безусловно, есть что-то, что объединяет известные казанские фильмы, но чтобы это определить, наверное, нужно провести научную работу. Или показывать посредством киноязыка, мне так точно было бы проще.

– Знаете, мы с коллегой как-то хотели снять документальный фильм и подумали, что подходящей темой мог бы стать казанский рок 1980-х. Начали рисерч, обратились к знающим людям, и они нам сказали: там не о чем снимать, казанский рок был абсолютно проходным явлением. И один из них так объяснил причину: Казань не город-творец, а город-потребитель. Хороший, благодарный потребитель. Вы как думаете?

– Нет, с этим я не согласен. Кстати, пока вы говорили, я вдруг понял, что можно считать особенностью казанского кинематографа. Все это время у нас мощно развивалось документальное кино, работала студия кинохроники, снимался киножурнал «На Волге широкой». Это очень старая, настоящая школа документального кинематографа, из которой вышли Марина Разбежкина, Николай Морозов и другие известные люди в мире кино.

Возможно, эта мощная школа повлияла и на мой фильм, поскольку я ставил себе задачу, чтобы он выглядел полудокументальным.

– Причем в стиле документалок 80-х.

– Да, наверное, я и делал в таком стиле, причем я только сейчас, когда мы с вами говорим, это понимаю и осознаю.

Вообще если отойти немного в сторону, то я режиссер-интуит. То есть чтобы творить, мне нужно отключить мозг. Уже потом, когда я смотрю отснятый материал, я могу его анализировать. Если я проанализирую изначально и буду идти по намеченному пути, фильм у меня не получится. В киношной среде даже бытует такая шутка, что режиссер никогда сам не знает, о чем снимает свое кино. Это потом разбирают киноведы и кинокритики. А Тарковский рассказывал случай, когда на одном из разборов «Зеркала» уборщица, дожидавшаяся окончания мероприятия, не выдержала и просто и ясно сказала, о чем этот фильм. И Андрей Арсеньевич признал, что это было, пожалуй, самым точным определением темы картины.

«Не уверен, что «казанский феномен» был именно казанским»

– К слову об интуиции. Я не буду спрашивать у вас, что означает слово «пувырга», вы уже отвечали журналистам, что оно было придумано вами в детстве. Но: по звучанию оно как будто финно-угорское. Может быть, здесь у вас тоже что-то выскользнуло из подсознания?

– Вполне возможно.

– У вас ведь еще и фамилия образована от имени, как нередко бывает у представителей финно-угорских народов и чуваш. Вы кто по национальности?

– Русский.

– Тот же Осокин тоже говорит, что он русский, но есть ощущение, что он что-то недоговаривает.

– (Смеется.) Ну, во всех нас многое намешано, но, насколько я знаю, у меня со всех сторон русские предки. Хотя понятно, что все равно может быть намешано.

– Вы родились в 1973 году, росли в Казани, так что «казанский феномен» наверняка испытали на своей шкуре. Как это было у вас?

– Это было, конечно, страшно. Например, к школе приходила враждующая группировка, окружала ее и всех, кто из нее выходил, могли побить. Очень много раз на моих глазах происходили драки. И до сих пор в памяти образ толпы подростков, идущих с монтажками по улице, это тоже часто бывало.

– Но, тем не менее, вы называете Казань волшебным городом. Я тоже считаю, что Казань необыкновенный город или как минимум необычный, но настаивать на этом мне мешает как раз то, во что мы все окунулись в нашем отрочестве. Нам жутко не повезло в этом смысле, вам не кажется?

– Я не уверен, что это был именно казанский феномен. Просто в Казани это явление стало более известным, возможно, даже благодаря тем же документальным фильмам, которые тогда впервые в стране осветили это явление. А так я от очень многих иногородних знакомых слышал, что у них была такая же картина. Просто вся страна очень сильно менялась, уже тогда пошел некий мощный передел, и это коснулось всего, в том числе жизни подростков. Так что я не думаю, что это казанское порождение.

«Вдруг замечаешь, что, Господи, здесь у тебя цитата из Тарковского, хотя ты и не помышлял о такой задаче»

– Вы только что стали членом Союза кинематографистов России. Что это для вас – формальность или что-то значимое?

– Да, на днях [председатель Союза кинематографистов РТ] Ильдар Ягафаров вручил мне корочку члена Союза кинематографистов России (сейчас в Союзе нет деления на региональные филиалы). Для кого как, но для меня это событие, потому что я, наконец, ощущаю себя причастным к отечественному кинематографу. То есть теперь я уже не сам по себе, а как бы его частица. Для меня это важно.

– Важно что именно? Быть в тусовке?

– Нет, тут другое. Вот в прошлом году Ильдар всячески продвигал мой фильм, показывал в том числе своим коллегам в Москве. И благодаря ему меня пригласили в Центральный дом кино. А Дом кино для меня абсолютно культовое место, о котором до сих пор я только читал и видел на фотографиях. Трепетно было уже даже просто находиться в стенах этого здания. Потому что там, например, проходила премьера того же «Зеркала» Тарковского. И в том Белом зале, где она проходила, показали мой фильм. Это как прикосновение к истории отечественного кинематографа. А я очень люблю отечественный кинематограф, по возможности изучаю его историю, читаю много книг о нем.

Мне важно ощущать себя в этом контексте, потому что, как я уже сказал, анализируя свой фильм, я постфактум вижу отголоски тех или иных картин, которые смотрел в детстве и которыми восхищался в более зрелом возрасте. Потому что, когда работаешь над фильмом, ты погружаешься в него, и если будешь нарочито отсылаться туда или сюда, получится мозаика, это уже не будет цельным произведением. А когда фильм вышел, когда этот корабль поплыл, ты можешь немного от него отойти и посмотреть со стороны. И вот тогда ты вдруг замечаешь, что, Господи, здесь у тебя цитата из Тарковского, хотя ты вообще не помышлял о такой задаче. А здесь похоже на камерный кинематограф 70-х годов.

Конечно, цитирование тоже может быть искусством, как у Тарантино. Он осознанно цитирует те или иные фильмы, и это превращается в самодостаточное постмодернистское произведение искусства, такой кинематограф в кинематографе. Но у меня-то была личная история, которую хотелось рассказать языком кино, поскольку именно этот язык, как мне казалось, наиболее органичен для того, чтобы передать накопившиеся у меня эмоции и мысли.

– Сколько раз вы пересматривали «Пувыргу»?

– Это не поддается подсчету. Монтажных версий было очень много.

«Кинематограф в Татарстане пока не то занятие, на котором можно зарабатывать»

– То есть вы сами монтировали?

– Да, где возможно, я все делал сам. Именно потому, что мне нужно было максимально передать те самые ощущения – памяти, снов, мечты. Начиная со второй половины съемок я уже и камеру взял в руки, потому что нужно было самому пожить с ней, самому попробовать разные объективы, поиграться со светом, ракурсами, чтобы наконец увидеть то зыбкое ощущение сна и памяти.

Но, тем не менее, кино – это коллективный труд. И когда у тебя хорошая команда – это прекрасно, потому что каждый, кто принимает участие в создании фильма, вносит частицу своей души. Поэтому я очень благодарен всем тем, кто прошел со мной этот нелегкий путь.

– А какой был бюджет у «Пувырги»?

– Сложно сказать. История у проекта была долгая, в итоге все свелось к тому, что директор творческой резиденции «Артхаб» Михаил Волконадский финансировал проект из личных средств. То есть бюджета от каких-то государственных фондов или из других источников не было.

– То есть Волконадский не посвящал вас в бухгалтерию?

– У нас процесс был построен по-другому. Составлялся список: сколько нужно средств на аренду квартиры, где проходили съемки, на дополнительное съемочное оборудование, на гонорары актерам и съемочной группе. Но поскольку процесс сильно растянулся по времени, то и многие люди менялись: какие-то уходили, какие-то добавлялись. Были те, кто помогал на энтузиазме. Высшая школа журналистики и медиакоммуникаций КФУ, например, бесплатно предоставила кинокамеру на съемки.

А так можно и за 100 тысяч рублей фильм снять, можно за миллион или за большую сумму, а можно бесплатно, если на телефон и без аренды помещений и оборудования. Это зависит от замысла, сценария, многих других факторов, но в конечном счете от того, насколько автор горит своим проектом. Если он горит по-настоящему, то этот огонь поможет ему реализовать свой проект в любом случае, даже если это будет дорогостоящий проект. По крайней мере, я хочу в это верить (смеется).

– Вы отсматриваете кино, которое имеет отношение к Татарстану?

– Да, с большим энтузиазмом и интересом. Не только те фильмы, которые на слуху, попадают в прокат, на фестивали, но и те, которые можно посмотреть где-нибудь во «ВКонтакте».

– И что, есть какие-то открытия, о которых никто не знает?

– Это, наверное, покажется странным, но на самом деле меня интересует практически любая киноработа и в каждой я нахожу что-то интересное. Потому что сам факт, что кто-то что-то делает, тратит на это силы, время, энергию, не получая ничего взамен... Пока кинематограф в Татарстане не то занятие, на котором можно зарабатывать.

В Москве и Питере, где есть кинопроизводство, рынок и так далее, конечно, другая история. Но лично мне не хотелось бы там оказаться, поскольку я боюсь, что это превратится в производственную рутину. А здесь все делается от души, по крайней мере пока. То есть здесь делаются работы, в которых люди пытаются себя выразить. При всей недоработанности и малобюджетности этих фильмов они имеют свое очарование и воодушевляют уже тем, что появились на свет.

Сейчас среди тех, кто их делает, особенно много молодых людей. Когда я сам был молодым, очень многие вокруг меня хотели делать кино, но все упиралось в то, что нужно было иметь доступ к камере и монтажной, то есть как минимум работать на телевидении. А сейчас все просто: на телефон снял, на телефоне же смонтировал. И вот так, не имея большого бюджета, молодые ребята делают свое кино. Проблема у многих из них чаще возникает в другом – в содержании. Не хватает опыта владения киноязыком, жизненного опыта и просто «кинозрительского» опыта. Хочется, чтобы в этих работах было больше начитанности, насмотренности, культурной связи с нашим и с мировым кинематографом, с живописью, литературой, театром и т.д. Тогда будет уже неважно, насколько красиво или некрасиво это снято. Это будет то, что как раз и нужно для души.

«Сейчас нисколько не жалею о том, что не уехал в Москву»

– К слову о Москве. У меня в конце 90-х было несколько друзей-монтажеров, которые работали на «Эфире», и все они со временем перебрались в Москву и не жалеют об этом. Вы были одним из лучших репортеров на канале, но не уехали. Почему?

– Во-первых, на тот момент я не чувствовал себя в своей тарелке. То есть журналистика не была тем, чем я хотел заниматься. Изначально, с детства я хотел снимать кино. И когда я окончил КАИ, опять же, совершенно не по профилю (я радиоинженер, ни дня не проработавший по специальности), я сразу устроился на «Эфир». Мне казалось, что в нашем городе это что-то наиболее близкое к кино. Поступать во ВГИК... Ну, тогда и психология у меня была другая, я думал, что это для небожителей и совершенно нереально. Сейчас, может быть, мне бы так не показалось, но тогда было так.

Но на телевидении не было такой отрасли, как игровое кино, поэтому я стал работать журналистом. Добился каких-то результатов, но как только в Казань приехала Маргарита Терехова и я взял у нее интервью про Тарковского, меня перемкнуло и буквально через неделю я уволился. Хотя в тот момент мне как раз повысили зарплату (смеется). Но для меня это было неважно, я на голом энтузиазме поехал в Москву снимать документальный фильм про Тарковского и взял несколько интервью. Однако монтировать фильм было негде, и я устроился на ТНВ. Но фильм так и не был завершен. На тот момент у меня еще не было опыта создания документальных фильмов, к тому же это требовало постоянных командировок в Москву, чтобы продолжать встречаться с людьми, снимать, собирать материалы.

Примерно в то время у меня возникла идея личного автобиографического фильма, но реализация замысла отложилась на долгие годы. Я женился, пошли дети один за другим. Пришлось вообще удариться в рекламу, и надолго, чтобы кормить большую семью. Но все это время я продолжал потихоньку двигаться к игровому кино. И вот сейчас, когда дети подросли, руки развязались, у меня стало что-то складываться там, где я хотел себя реализовать.

Да, наверное, был период, когда я жалел, что не уехал в Москву, что там, возможно, у меня сложилась бы другая карьера. Но как раз сейчас я нисколько об этом не жалею. Знаете, что меня в этом поддерживает? Когда я представлял свой фильм на «Киношоке», я слышал от разных людей, что он не похож ни на какой другой. То есть если я занял первое место, значит, я все-таки проделал свой путь и нашел свой язык, свою систему образов. И если бы я где-то учился, возможно, этого не произошло бы, потому что полученные знания как-то вытеснили бы этот язык. А тут я, как слепой, шел сквозь дебри, искал свой путь и все-таки, можно сказать, нашел.

«Алексей Нилов дал согласие на участие в фильме и уже снялся в пробах»

– Вы ведь сейчас занимаетесь новым проектом? Расскажите о нем.

– В некотором смысле он вырастает из предыдущего фильма. В моей повести «Пувырга» была маленькая глава «Леониды», так и называется новый проект. На это название меня вдохновило стихотворение замечательного казанского поэта Тимура Алдошина. «Леониды» – это метеорный поток, который бывает в ноябре. И если «Пувырга» рассказывала о мальчике, прототипом которого являюсь я, то «Леониды» — это рассказ об отце этого мальчика. Не совсем о моем отце, это не мемуары, а художественный образ, который отталкивается от образа моего отца. В его истории мне отчетливо видятся мотивы «Гамлета», и, кроме того, в его судьбе отразилась история страны, как и в случае с «Пувыргой».

Герой «Леонидов» родился в 50-е годы. 60-е, когда он учился в школе, были эпохой энтузиазма, космических открытий, когда люди верили, что к 80-му году наступит коммунизм. То есть все жили какими-то большими идеями, объединяющими всю страну. А с начала 70-х происходит резкое переключение, эти идеи начинают растворяться, никто уже не верит в коммунизм, космические полеты становятся обыденностью и уже никто не верит, что мы будем покорять Марс, встречаться с инопланетным разумом и так далее. И наступает эпоха безвременья и потерянности. Это хорошо отражено в таких фильмах, как «Осенний марафон», «Отпуск в сентябре», и, как апогей этого состояния, в «Полетах во сне и наяву» в начале следующего десятилетия.

То есть это история героя, который учился на одни пятерки и верил в то, что он живет в самом лучшем месте на Земле, а когда вырастет, будет делать что-то великое; но в итоге со всем своим потенциалом он оказывается в состоянии безверия. Отдушину он находит в том, что играет в карты. Потому что в картах он ощущает свободу, или иллюзию свободы и каких-то выходящих за социальные рамки возможностей. У него феноменальная память, здесь пригождается его знание математики, он может заработать за вечер столько, сколько заработал бы за несколько месяцев на обычной работе.

В общем, такая атмосфера картежного мира 70-х годов, которая действительно была тогда распространена и, может быть, где-то предшествовала наступлению тех гопнических времен. Карты — это, с одной стороны, свои законы, ты живешь как бы вне общества и вне правил. С другой стороны, в конечном счете это все равно побег в никуда. И, собственно, жизнь героя заканчивается в 1981 году, и тем самым как бы подводится черта под эпохой 70-х.

Но вообще речь идет именно о молодых людях того времени, о том, какими они были и как они ощущали себя в том десятилетии. С одной стороны, люди ощущали потерянность и безнадегу, но с другой, они освободились от каких-то догм и почувствовали себя свободнее. Это выражалось даже во внешности. Потом, если в 60-х многие молодые люди увлекались поэзией, то есть было важно слово само по себе, мысль, то в 70-х место главного увлечения заняла музыка. Причем музыка иностранная, слов в которой никто не понимал. Это тоже важный факт для понимания атмосферы того времени. Также в семидесятых происходит стремительное развитие фантастических идей, пришедших из прошлых десятилетий: походы за йети, летающие тарелки, паранаука, разного рода целительства и т.д. Но еще популярнее были увлечения портвейном. Или азартными играми. Вот на фоне всего и происходит история молодого казанского картежника, который потерялся в иллюзиях и не может найти из них выход.

– На какой стадии этот проект?

– В этом году я хочу сделать короткий метр, а потом, если найду финансирование на полный метр, делать и полный. Я уже понял, что мне комфортнее идти по такому пути.

Из интересных фактов могу сказать, что дал согласие на участие в фильме и уже снялся в пробах Алексей Нилов, известный по сериалу «Улицы разбитых фонарей». Он будет играть отца главного героя.

– А на роль главного героя кого-то наметили?

– Есть варианты, но пока я в поиске.