Рожденная в Освенциме: «Мою маму отправили в лагерь смерти за непослушание»

 27 января 2015 года мир отметил 71-ю годовщину со дня освобождения узников фашистского концентрационного лагеря «Освенцим». До сих пор неизвестно, сколько человек было умерщвлено на фабриках смерти. По самым скромным оценкам, фигурирует страшная цифра в 4 млн. человек. 

Рожденная в Освенциме жительница Набережных Челнов Светлана Тришина рассказала информагентству «Татар-информ», что довелось пережить ее матери, узницы концлагеря, в ужасные годы II Мировой войны. 

Светлана Васильевна, как вы узнали о том, что ваша мама была заключенной концлагеря? 

С.Т.: У нее был номер на руке. Я еще маленькая была, а она все ночью трепыхалась – снились ей кошмары постоянно, что меня в одну машину бросают, а ее в другую. Она постоянно по ночам хватала меня и кричала: «Доченька моя, я тебя никому не отдам!» Я ничего не понимала. Потом увидела номер на ее руке и спросила: «Что это такое у тебя, мама?» Она мне говорит: «Это Освенцим, доченька». «А что такое Освенцим?», - спрашивала я. 

Когда стала подрастать, когда каждый день слышала от матери про ужасы концлагеря, стала постепенно понимать, что это такое. А я тогда была еще непослушной, и она часто кричала на меня: «Я прошла через все западноевропейские тюрьмы, а ты меня не слушаешься!». И так было каждый день. Потом я уже стала понимать, что неправильно поступаю. 

 

Как ваша мама оказалась в Освенциме? 

С.Т.: Я прожила со своей матерью 58 лет – с того момента как она меня родила до того, как она умерла у меня на руках в 2001 году. Мы жили вместе, и это рассказывалось день и ночь. Я была единственным человеком, кто понимал и сочувствовал ей. Я родилась 9 октября 1943 года, в паспорте у меня написано – Австрия, Зальцбург. Почему так? Потому что в те времена никто никаких справок не давал. 

В 1942 году фашисты угнали мать из города Ровеньки, что находится в Луганской области Украины, в Австрию. Там она работала у одного зажиточного немца. Хозяйский сын постоянно ее обзывал «русской свиньей». Она знала немецкий язык и однажды у нее не выдержали нервы, она поколотила обидчика. После этого хозяин отправил ее в гестапо на 3 месяца, где ее заставляли работать, допрашивали, издевались и всячески гоняли. Спустя многие годы мы получили архивную справку, в которой было написано – «за непослушание». Понимаете?! За непослушание мою маму позже отправили в Освенцим. Были в заключении и другие русские, которых гоняли вместе: и мужчины, и женщины. Моей матери тогда было 22 года. 

Однажды им всем сказали: «Мужчины, находите себе здесь женщин на месте, иначе, когда будете убегать потом к своим – будете расстреляны на месте». Так, один мужчина подошел к моей матери и сказал: «Будешь моей женой?» Они, кстати, знали друг друга по прежней работе еще. А как она в 22 года может сказать – буду или не буду. И вот произошла у них эта встреча интимная один раз, после которой она не видела его больше никогда. 

То есть вы никогда не знали своего отца? Хотели бы вы его увидеть? 

С.Т.: Конечно, хотела бы. Но где я его увижу? Где мне его искать? Матери уже нет 14 лет, а он еще постарше ее был. Скорее всего, он и не пережил войну даже. Больше у моей матери никого никогда не было. Да и сама я никогда не выходила замуж. С отцом, конечно, хотелось бы увидеться. 

 

Расскажите о том времени, когда Варвара Иосифовна (мама Светланы) была в концлагере. 

С.Т.: Из гестапо ее отправили в концлагерь. В Освенцим она прибыла в марте или в феврале 43-го года. Тогда она была еще без большого живота. Там тогда всех беременных или женщин с маленькими детьми по прибытии сразу сгоняли в газовые камеры. Моей матери повезло – ее определили в трудовой отряд. 

Кстати, 44369 – это личный номер, который был вытатуирован на ее руке. Когда маме накалывали его, она сопротивлялась, кричала. Ну что, дали по лицу раз-два и все, она отключилась, ей накололи этот номер. Она сразу поняла, что это на всю жизнь. 

Мама работала со всеми вместе в Аушвиц II (Биркенау). Это один и тот же концлагерь. Там она таскала камни, расчищала территорию. Как только моя мать узнала, что она беременна, она пыталась всячески скрыть это. Но ничего не поделаешь – живот растет и растет… Ее женщины поддерживали: «Только иди, если сейчас упадешь, тут же пристрелят». Вот так вот. Молодая была. Наверное, силы какие-никакие были еще. 

Тогда если люди падали, их сразу подхватывали, клали на телегу и увозили в газовые камеры. И она там же сидела у бараков, беременная. Она дышала этим воздухом, гарью человеческой. И это отразилось на мне – я очень часто болела в детстве. Было, когда она теряла память. Не могла понять, кто она, где она, и как ее зовут. Сидела у бараков и ничего не понимала – смотрела на свои ноги, которые были опухшие, как тумбы. Рассказывала еще, как на нары были постелены хорошие пуховые одеяла, которые кишели вшами, которые загрызали людей. 

 

Как вашей матери и вам удалось не просто выжить, но и выбраться из Освенцима? 

С.Т.: Я ее спросила однажды: «Как так случилось, что мы остались с тобой в живых?» Она рассказала, что был приказ Гитлера освободить недельных и двухнедельных детей, которые родились за проволокой. Таковых нашлось 49 человек. Я родилась 9 октября 1943 года. После этого маму начали готовить на выписку из лагеря. Затем отправили в Австрию, в город Зальцбург. 

Когда она прибыла туда, то подписала документ, в котором было 12 пунктов о неразглашении. Оттуда никто еще не выходил живым – шел 43-й год. Из местного гестапо ее отправили прислуживать еще одному немцу. Всех детей забрали в детский сад, их воспитывали немки. Матерям не разрешали приходить и даже просто посмотреть на своих детей. 

После освобождения мама хотела вернуться в Советский Союз, в город Ровеньки. До дома она добиралась почти полгода. Поезд постоянно обстреливали. Вывозили сначала оборудование, только потом – детей и женщин. 

Я ее спросила однажды: «Зачем ты сюда приехала? Осталась бы там, в Австрии». Она мне сказала, что был приказ Сталина – всем вернуться на Родину. 

По возвращении в Ровеньки долгое время мы жили с ней вместе. Позже я переехала со своим ребенком сюда, в Набережные Челны, устроилась на «КАМАЗ», мне дали квартиру. Потом уже и мама переехала. Работала вахтером в разных учреждениях. В 2001 году ее не стало. 

 

Повлияло ли на вашу жизнь то, что вы являетесь малолетним узником Освенцима? 

С.Т.: В школе меня не приняли в пионеры в третьем классе, в 17 – в комсомол. В 25 лет не приняли в Коммунистическую партию. Только потом объяснили, что это из-за моего свидетельства о рождении. 

В 88-м году я ездила в Киев на встречу малолетних узников. И я там такое услышала, что прям ужас. Нас тогда собрали всего тысячу человек со всего Союза. Тогда нам обещали и квартиры, и удостоверения. Потом ничего этого не стало, потому что в 90-е годы началась такая суматоха. И только в 1998 году я получила вот это удостоверение – малолетнего узника фашизма. 

В 2013 году, когда мне исполнилось 70 лет, больная, потому что у меня давление страшное, я собралась с силами и поехала в Карловы Вары в санаторий. А там на каждом столбе висят объявления об экскурсии в Австрию, в Зальцбург. Я там была всего-навсего три часа, которые все проплакала – я попала на Родину... 

 

Как вы относитесь к тому, что сегодня многие государства не признают ведущей роли СССР в освобождении Европы от фашизма? 

С.Т.: Отрицательно отношусь. Ой, отрицательно. Не могу на это смотреть, не могу это переносить. А если бы мать была жива, она бы не выдержала. У нее бы сразу сердце остановилось. И сейчас вот эта война на Украине. Не знаю, что будет дальше, а я ведь оттуда приехала, из Луганской области. Оттуда, где 70 лет назад закапывали живьем молодогвардейцев. А сейчас все это повторяется. Это же ужас какой-то. Не дай Бог, война будет. 

Хотели бы вы сегодня посетить Освенцим? 

С.Т.: Было желание. Хотела посмотреть, где была моя мать. Хотела узнать, какую тяжелую работу она там выполняла. Хотела просто понять, как она могла родить меня там, как она смогла сохранить меня. Но не получилось. И потом, понимаете, я не перенесу этого...