Память//КРАЙ РОДНОЙ, НЕ РАЗЛУЧУСЬ С ТОБОЙ//[31 января, №4]

(Окончание. Начало в № 3) Мы опять вернулись в Гатчину, остановились в одном доме. Старшая сестра Азымя через некоторое время говорит маме: - Пойду, узнаю обстановку. Может, найду что-либо из еды или подскажут, как и куда отсюда можно будет уехать.

Мама стала ее отговаривать:

- Не ходи, доченька, говорят, немцы всех арестовывают, расстреливают.

В то же время мы не могли долго оставаться в чужом доме: все боялись немцев, они зверствовали и убивали всех подозрительных для них лиц. Надо было что-то предпринимать.

Сестра Азымя ушла, чтобы изучить обстановку. А через какое-то время прибегает хозяйка и говорит маме:

- Вашу дочь арестовало гестапо. Подозревают, что она партизанка, хотят ее расстрелять, а может быть уже и расстреляли. Вам надо срочно уходить отсюда.

Мы плакали, уходить не хотели, все ждали и надеялись, что вернется сестра, но она так и не вернулась.

Так пришлось уйти и из Гатчины. По дороге какой-то добрый мужик посадил нас на подводу и действительно довез до ближайшей деревни. Уже темнело. В дома нас не пускали, боялись угроз со стороны немцев. А в одном сказали: “Идите, ночуйте в часовне”. Пришли туда и увидели тела покойников. Все-таки над головой была крыша, поэтому и остались там на ночь.

После долгих скитаний мы оказались в одном из концлагерей в Прибалтике. Кругом вышки, колючая проволока, охрана с немецкими овчарками. Разместили нас в бараках. Жестоко заставляли работать. Мы, дети, таскали вязанки дров. Нас сопровождали охранники с овчарками. Кормили плохо, и каждую ночь мы обнаруживали в бараке умерших. По ночам немцы будили нас и выгоняли на улицу, на лица направляли свет прожекторов и ходили вдоль рядов, проверяли документы. Проверяли одно и то же по сто раз. Это была свое рода тоже издевка над изможденными людьми.

Помнится одна особо ужасная ночь, когда они стали отнимать маленьких детей (до пяти лет). Визг детей, плач матерей, крики немцев до сих пор стоят в ушах. На тех женщин, которые не хотели отдавать детей, сопротивлялись немцам, напускали собак.

Как-то выстроили нас на плацу, и перед строем стала проходить какая-то старушка и, остановившись недалеко от нас, спросила по-русски:

- Есть ли кто из женщин, кто хорошо знает сельскохозяйственные работы?

Моя мама сказала, что она умеет делать - косить, прясть, доить.

Эта бабушка, полячка по национальности, забрала нас к себе в батраки. Как потом она рассказывала, сын ее в Прибалтике был большим начальником, видимо, служил немцам.

Бабушка повезла нас на подводе в свою деревню. По дороге расспрашивала у моей матери о ее прежней жизни, о том, как нас зовут. Узнав, что татары, мусульмане, сказала, что у них в деревне есть мечеть. Мы с мамой этому несказанно удивились и обрадовались. В Польше, в деревенской глуши мы не надеялись встретить единоверцев. Мама, будучи женой муллы, была грамотной, легко читала имевшиеся там религиозные книги, напечатанные арабскими буквами. Оказалось, что мусульмане этой деревни были татарами, которые жили там еще со времен Золотой Орды. За века они потеряли свой родной язык, ополячились, но сохранили религию. Меня и маму местные мусульмане одарили едой и подарками, дали что-то из одежды.

Началась наша батрачная жизнь. Прошли многие месяцы. Как-то наша хозяйка и говорит моей матери:

- Там, кажется, ваши пришли. Сходи, посмотри, может, найдешь и знакомых.

Мама послала сначала меня для разведки. Я пришла на площадь и увидела наших солдат, подошла к ним, представилась. Солдаты и офицеры, а среди них оказались и ленинградцы, и даже жители Пушкина, стали подробно расспрашивать о нашей судьбе. Каждый подходил и гладил меня по голове. Из солдатских сумок стали доставать сахар, консервы. Видимо, суровые воины соскучились по своим семьям, вспоминали, глядя на меня, своих детей. Некоторые всплакнули, слушая мой рассказ.

Когда я, радостная, пришла и рассказала маме, что действительно пришли наши, то она сказала:

- Ни дня не останемся. Собирайся, дочь, домой.

Бабушка - хозяйка стала уговаривать мою маму остаться, убеждала, что у нее жизнь здесь будет лучше, чем в Советском Союзе, так как там, мол, многое разрушено и царит нищета.

Возможно, тогда моя мама, как грамотная женщина, вспомнила четверостишие из богатого тюрко-татарского фольклора:

Пусть мне предлагают край любой,

Край родной, не разлучусь с тобой -

Чем шахиней быть мне на чужбине,

Лучше быть на родине рабой.

И мы буквально на следующий день тронулись в обратный путь к себе на долгожданную родину. Обратный путь домой, говорят, всегда короче и легче. По дорогам, направляясь в сторону Берлина, ездило много машин, шли танки. В обратном направлении также было сильное движение. Солдаты брали нас на попутках, и мы без приключений доехали до родного города.

Началась мирная жизнь. Через какое-то время я вышла замуж, родила сына. Не ожидала, что череда смертей и потерь будет продолжаться. Надломленная войной, относительно рано умерла моя мама. Но нас поджидала еще одна трагедия. В возрасте 31 года наш сын Равиль, спортсмен, хороший пловец, в туристическом походе в ясный жаркий солнечный день пошел купаться и утонул. Так предвоенные, военные события и трагический случай с сыном низвели на нет нашу когда-то большую дружную семью. Одна из ветвей рода Басыровых перестала существовать.

Записал Рахим Теляшов

Санкт-Петербург