Нияз Хазиахметов: «Нас пока все-таки нельзя назвать европейским народом»

«Долго искал созвучное слово и, кажется, нашел его: «инкыйраз – саз»

– Нияз Тавилевич, среди последних работ в вашем телеграм-канале есть плакат с надписью «И через 200 лет будет играть наш саз!» Видимо, это некий диалог с книгой «Исчезновение через 200 лет» Гаяза Исхаки. Значит, вы оптимист?

– Это не оптимизм. Здесь попытка обыграть фразу на татарском языке («200 елдан соң инкыйраз», – прим. Т-и). Я долго искал созвучное слово и, как мне кажется, нашел его: «инкыйраз – саз». Это как бы рождение контрфразы. «Да, не без проблем, но ничего, прорвемся. Будет играть наш саз!»

У меня есть несколько постеров, посвященных теме инкыйраза, потому что это своего рода одна из татарских болевых точек. Своего рода наш аналог извечному вопросу «кто виноват и что делать?». У любого народа есть такой человек, который ставит важные вопросы, связанные с будущим. Гаяз Исхаки был одним из них. Он как бы сказал нам: «А что если история пойдет вот так? Подумайте-ка над этим».

– То есть ваш диалог с Исхаки такой: «Вы же просто выдвинули версию? На самом-то деле вы ведь не считаете, что через 200 лет мы исчезнем?»

– Нет, Исхаки, как и многие тогда, смог предвидеть тенденцию общественного развития и зачатки глобализации. В своем «Инкыйразе» он четко сказал: «Друзья, если мы не задумаемся об этих тенденциях, то может получиться вот так». Однако наш сегодняшний день показал, что не все так однозначно и пессимистично. У общества есть понимание стоящих проблем и подобные вопросы, что называется, «на острие» обсуждения.

В этом отношении у меня большая надежда сейчас на молодежь. В последние десятилетия появилась масса новых инициатив, событий, мероприятий, национальных брендов.

Старшее поколение больше продолжает жить в парадигме встроенности в административную систему. Надо обязательно состоять в творческом союзе, получать звания... Во многом это наследие советского периода, где каждый представитель творческой профессии обязательно должен был быть вписан в общую систему. Сегодня же это уже не так актуально.

«Отец, как Дисней, устроился в газете художником за небольшой гонорар»

– Но сами вы вступили в Союз художников.

– Да, после окончания института я вступил в Союз, через несколько лет вышел. На самом деле, для творцов – в Союзе он или нет – это не проблема. Важно то, что делает каждый человек лично в творческом плане.

Вот, к примеру, деталь биографии моего отца после окончания института в 1964 году. Он тогда вернулся в Казань, пришел в Союз художников к председателю и спросил, не найдется ли для него что-нибудь из заказов. Тот ответил: «А ты поезжай в Киров! Там много наших ребят, там молодой развивающийся союз, там встанешь на ноги!» Вот такая была «взаимопомощь».

У отца, конечно, такое в планах не стояло. Что он, татарский художник, будет делать в Кирове? Тогда он пошел в книжное издательство. Там ему сказали, что лишних заказов нет, все распределено. После этого отец, как Уолт Дисней, который в свое время пришел в редакцию американской газеты и сказал: «Мне не надо пока ничего платить, просто дайте стол, я сяду и буду рисовать», – тоже пошел в редакцию «Яшь ленинчы» и за небольшой гонорар устроился там художником. Уже потом, через много лет, став народным художником республики, он часто с улыбкой вспоминал про «кировский» период своей биографии.

Нынешнее же молодое поколение – оно в корне другое, как, собственно, и наше общество. Они не ставят целью иметь какие-то звания, они не хотят эквивалентов формального признания в обмен на встроенность в систему. Они творят на горизонтальных связях, находя единомышленников в горизонтах цифрового мира.

– Сетевая структура вместо иерархической.

– Да, абсолютно. Сейчас огромное количество телеграм-каналов, каких-то мероприятий, музыкальных групп, которые записываются где-нибудь за границей или за пределами республики. И они создают качественный, современный национальный продукт, который распространяется в молодежной среде, он интересен, востребован и у него есть свой зритель и слушатель. Творец может жить в Финляндии, Турции или в Америке, но быть важным элементом творческого мира, актуальным и востребованным для сообщества единомышленников.

Каждый народ, по сути, интересен не только сам по себе, интересен также и его потенциал в общении и взаимодействии с мировой культурой. Интересно то, что из мирового наследия мы можем спроецировать на себя и открыть при этом в себе что-то новое, заставить звучать по-новому. Получилось же, к примеру, интегрировать джаз в нашу музыкальную культуру, сохранив татарскую идентичность!

Прежняя система была создана Советами, с одной стороны, в идеологических целях, а с другой – для контроля за национальными кадрами. К сожалению, это привело к сужению использования возможных тем в искусстве. Многие деятели, такие как тот же Гаяз Исхаки, были, к сожалению, под запретом.

«Нас пока все-таки нельзя назвать европейским народом»

– К вопросу о принадлежности татарской культуры к мировой. Вы ведь и своим творчеством хотите это доказать?

– Кто-то сказал в свое время, что цивилизации и народы делятся на те, которым в силу расположения посчастливилось попасть в ареал эпохи Возрождения, и те, которым это не было суждено. Понятно, что такая точка зрения отражает европоцентричный взгляд и не носит оттенка надменного взгляда на другой мир и культуры. Все другие культуры имеют свои великие традиции и памятники. Но нужно отметить, что на сегодняшний день европейская культура, дизайн может подпитываться мировым культурным наследием. В этом контексте интересно то, насколько мы, как представители восточной культуры, сможем вписаться в мировую и быть интересными для Европы.

Меня самого в европейской культуре привлекает жанр плаката конца XIX – первой половины XX века. А это время стилей модерн и ар-деко. Дело в том, что у нас, татар, этого культурного явления практически не было, грянувшая революция снесла зарождающийся стиль. Выразительные обобщенные формы ар-деко уже в виде конструктивизма очень ярко и самобытно проявились в творчестве татарских графиков и дизайнеров того времени, к примеру таких, как Фаик Тагиров. Но так как элементы буржуазности в новой эпохе не приветствовались, начался крен в сторону упрощения, примитивизации, «народности».

Именно поэтому ар-деко у нас, конечно, не имел таких форм и проявлений, как на Западе. Потом все это перетекло в советский плакат, больше отражавший планы партии, что сузило тематический и эстетический ряд. Национальной традиции это уже не отражало.

Так что, собственно говоря, я пытаюсь как бы воссоздать то, что могло бы быть, если бы не было прервано в свое время. Отсюда мой интерес к этому периоду.

– То есть вы, с одной стороны, придумываете отсутствующий татарский ар-деко, с другой, додумываете саму эпоху, которая не случилась.

– Да, не случилась, но мы имеем все стилистические признаки той эпохи, нашедшие отражение в быту нашего народа: костюмы, архитектуру, графическую эстетику печатных изданий.

Вот, например (показывает постер). Это реплика на один из европейских плакатов, только в оригинале не было головного упора, мной придуман калфак в виде автомобиля. Многие мне написали в комментариях – да вы что, да как это так, машина едет по голове! Потом, поняв, наконец, что имелось в виду, соглашаются с трактовкой образа.

– Богатые татары, кстати, часто ездили тогда в Европу.

– Да, некоторые даже учились в Сорбонне, многие торговали с Европой. Хотя тут нельзя обобщать, купцы ездили как в Европу, так и далеко на Восток, вплоть до Китая. Кто-то ездил в Каир, Турцию для получения духовного образования. Булгары, Золотая Орда – это, конечно же, Восток. На Россию влияние Востока шло именно через нас.

Нас пока все-таки нельзя назвать европейским народом. Европа – это не только Рембрандт или Веласкес, это и устройство общества, менталитет. Европейскость у нас скорее в способности интеграции европейского образа жизни к своим вековым традициям с сохранением самосознания. В этом плане ярким примером современности стала Япония. Сохраняя свой уникальный национальный образ, им удалось интегрироваться в современный мир.

«Городская культура – это не «Чайна-таун», живущий изолированно»

– Вы сказали, что ваш отец начал подниматься с работы в редакции. И, постепенно получая признание, в 1970-х годах даже смог съездить в Турцию. Для того времени – редкая удача. Расскажите об этом.

– Да, отец поехал в составе туристической группы, в которой были совершенно разные люди. Его включили в группу, но предупредили, что предстоит пройти собеседование. И назначили встречу, где бы вы подумали – в тамбуре оперного театра! Зайдя туда, он встретил двух мужчин в штатском, которые очень интересовались целью предстоящей поездки.

В общем, спрашивают: почему вас заинтересовала поездка в Турцию, с чем это связано? Отец отвечает: «Мне предстоит оформить книгу Кул-Гали «Сказание о Юсуфе», поэтому нужно своими глазами увидеть этот сказочный мир Востока, проникнуться его образами». – «Вам нужен мир Востока? Так езжайте в Среднюю Азию, там прекрасная архитектура, прекрасные образы». И ведь нечем крыть, они формально были правы! Неизвестно, чем они еще интересовались, но отцу все-таки дали разрешение на выезд.

Как художника-графика, папу очень интересовали в Турции печатные издания – газеты, журналы, в том числе сатирические. Их полиграфия в те времена была несравнимо выше по сравнению с советской. Но вот брать их с собой на родину было нельзя – вопрос политический, как-никак страна НАТО. Однако он придумал способ, как это можно было провернуть. Купил на местном рынке несколько керамических изникских блюд, набрал газет, которые ему понравились, скомкал их предельно аккуратно, чтобы не порвать, и упаковал ими тарелки! Так он смог провезти их домой через границу.

Помню, именно там я впервые увидел знаменитые комиксы «Астерикс и Обеликс», произведшие на меня неизгладимое впечатление мастерством графики.

– В своих постерах вы часто используете ретро-образы татарских девушек. Скажите, когда вы изображаете их, перед вами встает вопрос – а каким должно быть типичное татарское лицо? Или, может быть, вы уже нашли ответ на этот вопрос?

– Что касается лиц, то мне однажды один человек написал в соцсети, что я нарисовал нетипичный татарский женский профиль, что такое лицо не может олицетворять нас. Помню, я написал ему в ответ: вы знаете, у меня, к сожалению, тоже нетипичный татарский профиль! Вопросы после этого иссякли.

Дело в том, что в обществе сложились стереотипы, навязанные этнографическими шаблонами еще советских времен. В советское время была создана даже специальная таблица с «типичным» изображением представителей этносов, проживающих в СССР. Эту таблицу и сейчас можно найти и посмотреть в интернете. Так вот, в этой таблице татарин, как две капли воды, был копией Ленина!

В значительной степени это относилось и к татарскому орнаменту. К примеру, многие наши традиционные архитектурные орнаменты, связанные с исламом, совсем перестали использоваться. То же произошло и с национальным костюмом – он мог быть только в рамках утвержденной «филармонической» версии. Но как тогда быть с ханскими одеяниями? Как быть с костюмами татар конца XIX – начала XX века, созданными буквально в викторианском стиле? Ведь это живая городская татарская культура того периода. Городская культура – это не «Чайна-таун», живущий в городах изолированно и сохраняющий свои тысячелетние традиции в жестких территориальных рамках, чтобы не потерять свою идентичность. Городская культура – это также и отзеркаливание мировых тенденций в эстетике быта.

В этом плане наша современность оказалась удивительной. Сейчас открываются вещи, которые на протяжении столетия или лежали под сукном, или пылились в сундуках, их просто некому было показывать. Я говорю, например, о странице в соцсетях, посвященной старинной татарской фотографии. Когда я подписался на нее, я вдруг понял, какую колоссальную работу по возвращению наследия проделывает этот ресурс. Его авторы обращаются к подписчикам с просьбой присылать фотографии своих семей, родственников. Там просто потоком идут удивительные фотодокументы с образами наших предков конца XIX – начала XX века из Оренбурга, Троицка, Уральска, других близких и дальних городов. Это вещи, которые никто никогда не видел. Не было площадки, где это можно выставить. В краеведческих музеях что-то, конечно, выставляли, но кто туда пойдет в таком массовом порядке.

Глядя на них, для меня стало вдруг очевидно, какой колоссальный пласт документального материала, позволяющего судить об эстетике и пристрастиях того времени, о вкусе, который был присущ этим людям, имеется теперь в нашем распоряжении! И это был безукоризненный вкус! И для меня стало очевидно, что викторианский стиль в костюме – явление чисто европейское – стал частью и нашей культуры, культуры города!

Когда смотришь на женские костюмы, на то, как женщины подбирали броши, какая у них была оторочка воротника, как красиво они одевали детей, с какой любовью это сделано и продумано, сколько времени они на это тратили и какое значение этому придавали, начинаешь понимать значимость этого материала. Какие потрясающие калфаки, как они гармонируют с этими европейскими костюмами! Как сидят в достойных позах мужчины с золотыми цепочками на жилетках. Их можно рассматривать часами…

«Нельзя считать, что для татар есть только европейский или только восточный путь»

– А у вас есть такие фотографии?

– Да. Мой дед со стороны матери до революции возил товары из Финляндии. Сохранилась их совместная с бабушкой фотография, где он тоже во фраке с жилеткой и золотой цепочкой, а жена в современном платке стоит рядом. Видно, с каким достоинством они позируют. Они не шли на поводу у каких-то безвкусиц, ориентировались на лучшие примеры, так как общались с миром.

Наша задача – сохранить это самое лучшее и пропагандировать. Благодаря интернету мы можем восстанавливать, казалось бы, навсегда исчезнувшие вещи. Появились клубы по интересам. Телеграм-каналы в этом плане кладезь, там чего только нет. Например, есть каналы, где люди общаются только на арабской графике, желая сохранить эту традицию.

Я это к тому, что ни в коем случае нельзя считать, что для нас, татар, существует только европейский или только восточный путь, или что нам нужна только кириллица или только латиница. Нет, у нас должно быть все. Во-первых, мы должны еще в школе закладывать детям знание арабской графики – для того, чтобы была преемственность культурной самоидентификации, самоощущения. Как у евреев. Евреи, казалось бы, давно стали европейским народом, казалось бы – зачем им это копание в тысячелетней традиции? Но нет, вернули родной язык и письменность, прекрасно общаются. Во-вторых, мы должны знать и латиницу — как Яналиф 1930-х годов, так и его современную версию. Сейчас огромная часть молодежи общается в интернете только на латинице.

То есть должно быть видение современного мира через призму того, что у нас было. В данном случае письменность даже важнее, чем орнамент. У нас почему-то считается, что татарское — это только орнамент. Но мы не можем использовать его повсюду. Мы же можем выразить татарскость и через каллиграфию! Некоторые народы – к примеру, армяне, грузины – даже ставят памятники своим уникальным алфавитам.

А что получилось у нас, когда решили поставить памятник татарскому языку рядом с Национальной библиотекой? Образ надгробия, в виде тюльпана…

– Он же еще не установлен.

– Я о тех проектах, которые были опубликованы. В них нет понимания масштабности и глобальности темы. И образов, в которые она может быть облечена.

«Когда узнал, что в Казани поставят скульптуры Намдакова, не мог поверить»

– А что бы вы там поставили? Каков этот памятник в вашем представлении?

– Все зависит от того, что вкладывать в понятие «памятник». Если это памятник обычному человеку, то здесь сугубо утилитарная задача – тогда-то родился, тогда-то умер. Если же речь о монументальной форме, то такой памятник должен вызывать ассоциации, рождать образы, заставлять задуматься. В Казани таким требованиям отвечают, пожалуй, только скульптуры Даши Намдакова у «Чаши». Они как луч света в нашем темном царстве. Когда я узнал, что их поставят в Казани, это была бомба, я не мог поверить этому.

У нас также есть колоссальное наследие в виде руники, арабской графики, латиницы. Памятник можно строить на образах букв, для этого необязательно рисовать татарский орнамент в стиле традиционного оформления Сабантуя, он может быть и абстрактным, нести скрытый смысл. Как наделавшая в последнее время много шума скульптура-монумент в виде куска глины известного швейцарского художника Урса Фишера в Москве на Балчуге. Массовой реакцией на него и у обывателей, и даже в среде профессионалов были почему-то негатив и недоумение. А ведь это не скульптура в привычном понимании, это – инсталляция, форма, связанная с пространством и местом. Название самого места – Балчуг, или «балчык», глина по-татарски. И скульптор как бы лепит это виртуальное пространство, связанное с этимологией слова, сохраняя даже отпечатки пальцев. Придумать такую абстракцию в конкретной среде – это большая находка в творчестве.

Или взять, к примеру, памятник Рудольфу Нуриеву в Казани авторства Церетели. Уникально ли то, что мы получили в итоге? Ведь иногда можно увековечить человека и через какой-то образ, не иллюстрирующий род его занятий буквально. На мой взгляд, в данном случае было бы возможным отдать дань великому танцору, установив на этом месте символическую копию его удивительного надгробного памятника на парижском кладбище, накрытого роскошным мозаичным восточным ковром! Восточный человек, завоевавший сердца Европы! Это стало бы символом того, что частичка его души живет и в Казани.

– А что вы думаете о «Хоррият»?

– Это очень знаковая и сильная скульптура, связанная еще и с архитектурой. Небо над Казанью находится в ее власти! Сейчас я понимаю, что по своей значимости и символичности «Хоррият», как явление этих тридцати лет, – как мина замедленного действия. Очень сильная вещь. Я даже посвятил ей постер под названием «Статуя Свободы в Казани».

«Силуэт Казанского Кремля сверху выглядит как отпечаток человеческой ноги»

– А вам не кажется, что символ национальной свободы на стеле Ленинского мемориала – в этом есть некая шизофреничность? Что его, может быть, стоило поставить в другом месте на другой стеле?

– Здание уже давно перестало быть Ленинским мемориалом, появилось другое наполнение, изменилась сама среда. Теперь все там вошло в гармонию, на мой взгляд. И кстати – образ и форма тут перешагнули рамки национального.

– Может быть, это еще и признак того времени, когда было стремление поженить прошлое с настоящим? То есть умышленно создали что-то примирительное.

– Тогда было другое время, тогда брали и делали. И не боялись. Это был момент истины. Нашли воплощение образа и поставили.

Попробуй найди еще такой знак. И через 200 лет он будет рождать вопросы: «А что это? Что это означает?» По сути, это возрождение древнего образа в культуре. Это создание нового национального бренда и продукта. Его можно сделать в виде брелока или в виде сувенира, его вообще можно еще где-то установить. Это как тамга хана. Например, крымский трезубец или герб Улу-Мухаммеда, который тоже был в виде трезубца. Символ-загадка, символ-образ, символ-ассоциация.

То же самое с «Хоррият». Это некий знак эпохи, символ преемственности времен, и попробуй угадай с первого раза, что он означает.

– Но как бренд «Хоррият» не пошла.

– Присутствие загадочного и необычного порой ценнее избитости привычного образа.

– К вопросу о брендах. У вас же есть целая серия постеров, посвященная современным брендам Казани? Что в ней, помимо «Хоррият»?

– Башня Сююмбике, Лебедевский мост, Русская Швейцария, Олег Лундстрем. Именно Лундстрем заложил основы татарского джаза, продолженные Юраном Шамсутдиновым. Он оставил значительный вклад в современную татарскую музыкальную культуру.

Также в серии есть постер, посвященный образу Кул-Шарифа, с чалмой в виде мечети. Постер «Следы гиганта» – летчик летит над Казанью, и город открывается перед ним в виде отпечатков чьих-то гигантских следов. Силуэт Казанского Кремля, если посмотреть на него сверху, напоминает отпечаток человеческой ноги.

Очень жаль, что не была установлена скульптура барса «Хранительница» того же Намдакова. Это мощнейший символ. У Шаймиева, когда он предлагал установить его в виде памятника, тогда был момент истины, он прочувствовал этот образ. Жаль, что его не поддержали тогда.