Далекое-близкое//ВЗГЛЯД С "ДРУГОГО БЕРЕГА"//22 апреля, №15

Мичману М. вспомнились заветы Суворова: “Пуля - дура, штык - молодец” и “Смелость, быстрота и натиск”; ему показалось забавным, что в XX в., да еще на воде, можно было применять тактику этого великого полководца. Стал вспоминать, не было ли каких-нибудь примеров из военно-морской истории. Вспомнил Петра Великого и его галеры. В истории нет сведений, как себя чувствовал Государь, посадив своих преображенцев на эти галеры и ведя их в бой против шведов. Во всяком случае, Петр явно не выказывал подчиненным своих опасений. Так и мичман М. решил подбодрить свою пехотную команду и лишь в душе жалел, что она состояла не из испытанных на воде преображенцев, а просто из чехов.

Вскоре показалась баржа. Спрятав всех вниз и придав буксиру его обычный мирный вид, мичман М. прошел полным ходом мимо баржи, а затем, сделав полный поворот, с полного же хода подошел к ее борту. Чехи, конечно, к этому времени были уже наверху. Буксир, ударившись о борт баржи, сразу же отскочил саженей на пять, но в момент удара Комфлот с несколькими чехами успел на нее перескочить. Сопротивления оказано не было, очевидно, красный караул баржи не успел прийти в себя от неожиданности нападения. У мичмана М. остался даже какой-то осадок удовлетворенности, до того все оказалось просто. И чего, спрашивается, волновался... Привели баржу в Самару, накормили всех голодающих русских чехов и сложили в амбары огромные запасы муки.

Через несколько дней из чешского штаба пришло распоряжение перевести батальон пехоты к Ставрополю - следующему вверх по Волге городу. Для этого похода из всех судов, стоявших на якоре, мичман М. облюбовал два буксира и один пассажирский пароход. Один из буксиров назывался “Фельдмаршал Милютин” - могучий, один из самых больших на Волге, другой поменьше - “Вульф”.

Кто не бывал на Волге, тому не будет понятен энтузиазм, охвативший мичмана М. при осмотре этих пароходов. В России их строить умели. Можно смело сказать, что Волжский коммерческий флот был лучшим речным флотом в мире. Пасса­жирские пароходы поражали своими красивыми линиями и роскошной внутренней отделкой. Чис­тота на них поддерживалась идеальная. Парохо­ды эти развивали до 35 верст по течению. (На Волге скорость узлами не определяли.) Буксирные пароходы казались воплощением мощности и, действительно, можно было поражаться, какой колоссальный груз они могли буксировать. Ров­ная и совершенно свободная палуба буксиров представляла собой идеальную орудийную плат­форму, как на носу, так и на корме. Кожуха - за­щита гребных колес - давали достаточную высо­ту для установки рулевой рубки и пулеметных гнезд. Конечно, никакой защиты, даже от ружей­ного огня, не было.

На обоих реквизированных буксирах оказал­ся полный состав команды. Уговорить команду остаться и идти воевать помог помощник капита­на “Милютина”, оказавшийся прапорщиком по адмиралтейству. Капитан “Вульфа” наотрез отказал­ся, а капитан “Милютина” согласился “попробо­вать”. Вообще же волжане народ мирный и никто из команды особого энтузиазма к войне не проявлял.

Поздно вечером, погрузив главный отряд че­хов на пассажирский пароход и по полуроте на каждый буксир, отряд с потушенными огнями дви­нулся в путь. Приблизительно через час по носу “Милютина”, шедшего головным, показалась ка­кая-то тень. Сбавили ход, потом застопорили ма­шину и стали прислушиваться. Сомнений не было - тень двигалась.

- Полный вперед! - скомандовал мичман М.

Через минуту, когда “Милютин” набрал ход, из темноты раздался треск пулеметного огня. Пули свистали через мостик. “Самый полный, дайте все, что можете! - кричал мичман М. в переговорную трубу в машину. - Право руля, так держать”... Раз­дался страшный треск... “Милютина” дернуло. С носа на мостик клубами повалил пар. Пулеметы теперь тарахтели только с “Милютина”.

Через секунду все снова исчезло в ночной темноте. В наступившей тишине все пристально вгля­дывались по сторонам, ожидая нового нападения. Осмотрели повреждения корпуса и занялись закреплением якоря, сорванного с кран-балки и висевшего на канате в воде. Потери в личном со­ставе состояли из одного пулеметчика-чеха, уби­того, и двух раненых.

Пока возились в темноте с приведением “Ми­лютина” в порядок, подошел пароход с главным десантом, и полковник С., командующий чехами, справился, в чем дело. Командир чешской полу­роты на “Милютине” взволнованным голосом докладывал, что идти вперед было бы делом опас­ным, так как неизвестно, что еще нас может ожи­дать в темноте. Полковник С. спросил мичмана М., что он думает о создавшейся обстановке. Мич­ман М. доложил, что, по его мнению, красные не ожидали нашего выступления и с потоплением их дозорного катера шансы на внезапное появление у Ставрополя увеличились, а поэтому надо идти вперед, и немедля.

Занятие чехами Ставрополя не представляет особого интереса, так как, кроме перестрелки де­санта с небольшими отрядами красных, ничего выдающегося не произошло. На обратном пути в Самару нашли винтовой пароход, выбросив-ший­ся на правый берег реки. Кормовая палуба его была под водой, правый борт проломан, верх рулевой рубки сорван, очевидно, милютинским якорем, на палубе были обнаружены следы крови.

Значение водного сообщения для ведения вой­ны было теперь всеми оценено, и дело организа­ции флотилии значительно облегчилось. Народ­ная Армия выделила некоторое количество людей для укомплектования судов военной командой. Мичман М. настаивал на получении артиллерий­ских юнкеров, так как надеялся достать орудия для вооружения пароходов.

Убедить армейцев в том, что из пушки можно стрелять, поставив ее на палубу корабля, было делом почти невозможным, да и пушки все были в руках у чехов. В конце концов, удалось убедить дать одну пушку на пробу. Работа закипела, и че­рез два дня у “Милютина” на носу красовалась армейская трехдюймовка, как была, на колесах и с хоботом. При помощи деревянной клетки, со­стоящей из рам, сооружённых так, чтобы бока их соответствовали линиям шпангоутов, а верхние стороны - бимсам палубы, удалось построить ору­дийную установку, которая бы распределяла по корпусу корабля удар на цапфы от отката орудия при стрельбе. На палубе была сооружена деревянная поворотная орудийная платформа, хобот же орудия ходил по деревянному полукругу. Вся верх­няя структура была скреплена с внутренней кле­тью болтами, проходившими через палубу. Нужно ли все это было делать именно так или совсем по-другому - неизвестно, но факт остается фактом - установки эти были действительно крепкими.

Вскоре до штаба дошли слухи, что красные проводят через Мариинскую систему несколько миноносцев из Балтийского моря. Нечего и гово­рить, что слух этот сейчас же был использован командующим флотилией для получения второй пушки для “Вульфа”. Штаб армии торопил уста­новку этой пушки и даже послал на помощь сво­их плотников. Доканчивали установку по дороге к Ставрополю, куда флотилия была срочно посла­на навстречу “надвигавшимся” миноносцам.

Еще до ухода в поход к мичману М. пришел проситься на флотилию армейский подпоручик Б. Выяснив, что он волжанин и яхтсмен, мичман М. назначил его командиром “Вульфа”. Артиллерий­ским офицером на “Милютине” оказался константиновец (выпускник Константиновского арт. учи­лища. - Ред.), а на “Вульфе” - михайловец (вы­пускник Михайловского арт. училища. - Ред.). Юнкерам было предоставлено “само-определить­ся”. Нечего и говорить, что “Милютин” оказался “константиновским” кораблем, а “Вульф” - “михайловским”. Так соревнованию в стрельбе было положено твердое основание.

В описываемое время, летом 1918 г., Волга была такою, какою ее не видали со времен Стень­ки Разина и Пугачева. Река эта, кипевшая жизнью главной водной артерии государства, вымерла со­вершенно. На ее широкой водной поверхности не было видно ни парохода, ни баржи; берега ее опу­стели. Все бакены и другие навигационные обо­значения были сняты большевиками, плавать мож­но было лишь “наизусть”.

 (Г. Мейрер. Из сборника «Флот в белой борьбе. М. «Центрополис», 2002).

(Продолжение следует)