news_header_top_970_100
16+
news_header_bot_970_100

Далекое-близкое//ОТ ПРОШЛОГО ОСТАЛАСЬ ТОЛЬКО ПЕСНЯ//2 июня, №21

9,09 Kb
У него была привычка   звонить по утрам. Нет, он не нагружал тебя, как некоторые, с утра пораньше своими проблемами или какими-то просьбами. Поздоровается: «С добрым, светлым утром!» - и на душе твоей становилось светлее. Или: «Посмотри-ка, белый снег выпал на дворе!» - и трубку положит. Не только мне одному так позванивал. Казалось, таким образом он как-то благословлял наш земной век на еще один светлый день, заодно и о своем самочувствии сообщит и о нашем расспросит. После такого краткого приветствия, не такого частого в наше время обоюдного внимания друг к другу,  на душе становилось легче, радостнее, появлялось ощущение, что в этом бескрайнем мире ты не совсем одинок.

Вот уже сколько лет мой телефон по утрам молчит, с добрым, светлым днем Фасиль абый не поздравляет, о самочувствии не справляется...

Вообще, Фасиль Ахметов был человеком неординарным. Но несмотря на то, что здоровье его оставляло желать лучшего, несмотря на инвалидность, на то, что с большим трудом передвигался, он не роптал и на судьбу не жаловался. Конечно, и у него бывали душевные спады, но это обычно длилось  недолго, и с каждым новым своим произведением он как бы возрождался душой. Мы до сих пор тепло вспоминаем… его юморные рассказы о самом себе, остроумные высказывания.

Однажды, когда у него вышел в свет сборник песен, Фасиль абый пригласил несколько своих друзей в Дом татарской кулинарии. В те годы выпустить приличную книгу, тем более композитору, было большим событием. Поэтому неудивительно, что «банкет» наш удался на славу, и мы после ресторана еще долго не могли расстаться, провожая и провожая друг друга.

На следующий день рано утром меня разбудил телефонный звонок. По обыкновению, звонил Фасиль абый. На вопрос: «Как самочувствие?» он ответил: «Самочувствие как самочувствие». Эти слова можно было истолковать и как хорошее самочувствие, и как плохое - на твое усмотрение. Понятно, со всеми он так не разговаривал, а только с близкими ему людьми. Пока я раздумывал, что дальше молвить, он отозвался на том конце провода так: «Заначку свою двадцатипятирублевую вот уже час не могу найти. То ли, Иолдыз, взяв брюки погладить, обнаружила... Ох, уж эти жены!» Когда я напомнил, что   перед выходом из ресторана он заказал официанту еще бутылку шампанского, Фасиль абый   рассмеялся:   «А  я-то   на   нее грешу... Ладно, стало быть, все нормально, не пропали деньги даром». С этими словами, не прощаясь, он положил трубку.

Фасиль абый излагал свои мысли, говорил, даже здоровался всегда необычно. Если на вопрос: «Как дела, какие проблемы решаете?», отвечал не прямо «хорошо» или «плохо», а философски: «Время за водой идти, время воду нести», то это означало: бывает, когда ведра пусты, а бывает - полны. Кто понимал ответ, тот понимал, а кто - нет, голову ломал. Если бы каждое остроумное слово на блюдечке преподносилось, то это был бы уже не Фасиль Ахметов.

Когда у него возникала потребность поделиться какой-то своей душевной тайной или попросить совета, помощи,… он не обрушивал их тебе на голову, а неназойливо интересовался: «Как у тебя со временем, есть ли передышка в нескончаемых делах? А то вот было в твои края собрался, попробую только вот завести свою колымагу, этот «запорожец» заволжский...

И у вас есть кошка,

И у нас есть кот.

Коль наш кот к вам зайдет,

Приоткройте дверь

немножко», -

скажет так и положит трубку.

В этих своих воспоминаниях о композиторе Фасиле Ахметове я не собираюсь анализировать его произведения и давать им оценку. Его творчество уже давно и весьма высоко оценил народ. Но дело в том, что стоит только мне о нем подумать, как сразу душу охватывает какая-то томительная грусть-печаль. Сперва думал: это естественным образом связано с чувством потери близкого человека. Со временем понял, что причиной тому не только чувство потери, но в большей степени оставшаяся потребность в общении с его поэтическим, творческим духом, впитавшим всю гамму переживаний нашего народа, с его неординарными мыслями и суждениями, с его душой, наполненной музыкой.

Татарский    народ   располагает    богатейшими    музыкальными пластами, открытыми такими композиторами, как Габаши, Сайдаш... А вот другие знаковые имена - Мансур Музафаров, Фарит Яруллин, Назиб Жиганов, Джаудат Файзи, Александр Ключарев, Аллагияр и Хуснулла Валиуллины, Анвар Бакиров, Исмай Шамсутдинов, Загид Хабибуллин, Рустем Яхин, Мирсаид Яруллин, Ренат Еникеев... Я недаром перечислил этих замечательных композиторов, ибо в последние годы их имена вспоминаются нечасто, все реже и реже звучат их произведения на концертах, радио и телевидении. Наш эфир заполонили случайные песни-однодневки, компьютеризированные «музыкальные подкидыши», оторванные от народной мелодики. А подлинное музыкальное богатство нашей нации остается лежать на нотных страницах да пропадать в архивах радио­ и телевидения. Фасиль Ахметов среди названных корифеев - один из самых именитых и талантливых, чьи произведения достойны любых высочайших музыкальных площадок мира. Порой задаю себе вопрос: «А может, композитор Фасиль Ахметов – последний из могикан, по большому счету продолжавший традиции татарской национальной музыки?» И, честное слово, страшно становится даже от одной этой мысли.

Судьба творческого человека  особенная, необыденная.  Творчество всегда состоит из поиска, сомнений, ошибок, душевной боли... И судьба композитора Фасиля Ахметова стоит тут особняком. В восьмидесятые годы, когда государство прекратило поддержку представителей творческих профессий и оставило композитора существовать на нищенскую инвалидскую пенсию, он практически перестал появляться на концертах, спектаклях, вообще, среди людей. Я сначала думал, что это связано с возрастом и состоянием его здоровья. Ведь Фасиль абый по-прежнему позванивал мне по утрам, да и встречаться мы не переставали. Он по-прежнему пошучивал, стараясь поднять наше общее настроение... Однако глаза его изо дня в день становились все печальнее, а порой, чего не бывало раньше, и обида на свою судьбу стала проскальзывать в его словах.

Не находя себе места, в один прекрасный день он решил переехать из Казани в Альметьевск. Насовсем. Однако несмотря на то, что все было уже обговорено с руководством республики и Альметьевска, намерение свое он как-то не осуществил.

В 1991 году в нынешнем здании театра им. Тинчурина  намечался республиканский съезд деятелей культуры. На него был приглашен и Фасиль Ахметов. По пути утром   я зашел к нему, думал вместе пойдем. А он встретил меня каким-то насупившимся, сказав: «Не могу пойти. Не здоровится что-то, да и настроения нет. Вот небольшое письмо написал, прочти там вслух делегатам».

Что делать, сунул письмо в карман и направился в театр. Там, вскрыв конверт и прочитав письмо, просто обомлел. Дословного текста его не имею (пришлось сдать в секретариат съезда), поэтому перескажу по памяти:

«Дорогие  делегаты!   От  всего   сердца  приветствую  вас  всех, собравшихся в этом зале! Однако пусть уж это ваше собрание не станет местом, где вы лишь похвалите или поругаете друг друга. Дело ведь обстоит гораздо серьезнее: наши культура и искусство сегодня, без преувеличения сказать, находятся на грани пропасти, творческие организации обнищали, а мы, творцы современного искусства, оказались вообще никому не нужными. Вот, скажем, я - Фасиль Ахметов, получивший в свое время самые высокие республиканские и российские премии и звания, сегодня нахожусь в нищенском положении. Казалось бы, днем и ночью работаю, выдаю что-то по-прежнему на-гора, по-прежнему чувствую в себе творческий заряд, а результат таков: никто мои произведения не закупает, гонораров нет и заказов никто не делает. Следовательно, в моей продукции нынче никто не заинтересован. А ведь человек лишь тогда от души трудится и полностью раскрывается, когда чувствует свою необходимость. Не только мне, но и всем нам следует что-то делать, как-то выходить из этого удручающего положения. Хотелось бы, чтобы именно об этом зашла речь на уважаемом курултае.

В заключение вот что хочу сказать. Никто не вечен, наступит время, и мне придется собираться в мир иной. И на прощание я скажу своим внукам: не вздумайте никогда становиться композиторами или музыкантами».

Я показал это письмо нескольким делегатам, в том числе и председателю данного собрания. Все были за оглашение письма, кроме председателя. Несмотря на это, я выполнил просьбу Фасиля Ахметова. После прочтения послания, в зале воцарилась гробовая тишина. Для выхода из незапланированного положения председатель собрания объявил перерыв.

На обратном пути я решил зайти к Фасилю Ахметову. Он сидел на кухне и чаевничал с каким-то другом. Когда узнал о том, что его послание на съезде зачитано, и о том, что там, после прочтения письма происходило, он  задумался, а затем схватил меня за руку и волоча больные ноги по врезавшему в память синему ковру, повлек в дальнюю комнату к шкафу. Извлек из него костюм и бросил на пол: «В том, что я не пошел на курултай, вот этот потрепанный костюм виноват! Носил его, носил... Обветшал уж весь. Как я, известный композитор, лауреат татарстанской и российской государственных премий, мог в нем появиться на людях!»

Я поднял костюм и повесил на место, как можно веселее заметив: «В этом костюме еще жениться можно. Когда я женился, у меня и такого не было, у соседа позаимствовал». Понятно, что дело тут было не только в злосчастном костюме... Но у композитора уже не оставалось сил бороться со множеством навалившихся на него далеко не творческого характера проблем, и он сорвался на пустяке.

От Фасиля Ахметова осталось очень много памятного. И самое дорогое для меня - это песня «Ядкарь» («Память сердца»),  которую мы написали с ним вместе. И содержание, и форма, и дух песни будто специально созданы, чтобы вечно помнить о композиторе и незаурядном человеке - Фасиле Ахметове. История написания этой песни такова.

В те годы в Доме актера работало творческое объединение, организованное писателем Рабитом Батуллой. Ежемесячно там собиралась молодежь и вела разговоры о проблемах своего народа. Эти вечера тогда были очень популярны. И вот Батулла попросил меня написать песню, которая могла бы   послужить как бы гимном тех вечеров. За ночь я текст написал и утром по телефону прочел Фасилю Ахметову. Уже к обеду он наиграл мне по телефону мелодию. Но она мне показалась какой-то простоватой и не очень душевной. Я сказал об этом композитору. Это было в то время, когда я учился в литературном институте. На другой день уехал в Москву, напрочь позабыв о нашем совместном сочинении. Однажды, вернувшись в Казань, услышал по радио новую песню в исполнении Искандера Биктагирова, подумал: и слова какие-то знакомые, и мелодия... И ахнул: это же наша песня - «Ядкарь»! Тут же позвонил Фасилю Ахметову и поздравил с новой прекрасной песней, а за ту, прежнюю, оценку свою извинился.

С тех пор, как позвоним друг другу, разговор обязательно начинали со слов песни: «Давно, ах, как давно мы не встречались...»

И теперь, спустя много лет, когда просыпаюсь и лежу, собираясь с мыслями к началу нового дня, вспоминая о былых временах, мне кажется порою, что вот-вот зазвонит телефон, и услышу я голос Фасиль абый Ахметова:

Давно, ах, как давно мы не встречались,

Помнишь ли ты наши времена?

Услышу, кажется, и отвечу ему тихо:

От прошлого осталась только песня,

Как отзвук нашей молодости...

Разиль Валеев

autoscroll_news_right_240_400_1
autoscroll_news_right_240_400_2