Общество 30 декабря 2009 18:33

Айгель ГАЙСИНА:

«Я росла на поэзии «серебряного века»…

Скопировать ссылку

С творчеством молодых поэтов, которые живут в нашем городе, знаком довольно узкий круг казанцев – те, кто интересуется поэзией. К сожалению, что для проведения встреч, творческих состязаний в Казани пока нет места. Об этом говорят уже давно, но и это не мешает талантливым молодым людям периодически заявлять о себе. Таким «громким заявлением» недавно стал успех Айгель Гайсиной. Внимание прессы к ней привлек гость прошедшего в ноябре в Казани «Аксенов-феста» – известный писатель Дмитрий Быков. «Это такое природное дарование, такой самородок в 23 года. Причем она не читала никого, но поэт гениальный и прозаик неплохой», – сказал тогда он. А через несколько недель Айгель стала победителем Казанского городского поэтического слэма. Ее стихи и манера их читать пришлись по душе всем. От других Айгель, пожалуй, отличает веселый нрав и трогательная, искренняя женственность. Своими мыслями по поводу собственного творчества и вообще поэзии в Казани она поделилась с корреспондентом ИА «Татар-информ».

Айгель, не так давно вас признали победителем городского поэтического слэма. Как вы восприняли успех? Ваше отношение к подобным состязаниям?

А.Г.: Такое явление, как слэм, зародилось в странах, которые принято называть свободными и демократическими. У нас это еще только начинает приживаться – здесь принято бубнить стихи себе под нос, а потом ходить и обижаться, что их никто не понимает. Слэм прошел, и мне кажется, что это очень важно. В идеале туда должны были прийти раскованные, сумасбродные, артистичные люди для того, чтобы радоваться всеобщей талантливости, знакомиться и учиться друг у друга. Но многие отнеслись к этому событию по-другому – как к серьезному турниру. Уже немало говорилось о том, что ни казанская публика, ни поэты не готовы к слэму. Слэм дарит возможность сделать текст объемным, обогатить его жестом, тембром голоса, мимикой. Возможность творить с текстом совершенно парадоксальные вещи, этим у нас не хотят пользоваться, а ведь так забавно. Мне хочется, чтобы казанские поэты поддержали это явление, оно так украшает наши поэтические будни.

Вы ожидали победы?

А.Г.: Была уверена, что не выиграю. Я уже участвовала в республиканском слэме в прошлом году, выступление завалила – читала плохо, по бумажке, и даже во второй тур не пошла. А в этот раз моей обязанностью вообще было снимать слэм на видео, но я за год сумела-таки выучить наизусть два своих стихотворения (такая я молодец!), прочитала их без запинки... И выиграла. Это большой и приятный опыт.

Почему в Казани так, как вы говорите, «серьезно» относятся к подобным мероприятиям?

А.Г.: Думаю, потому что публика ими не избалована. Крупные поэтические события происходят редко. Все к ним готовятся, вот, мол, наконец-то, я выйду и почитаю, как раз об одиночестве придумал!»… Читать друг другу стихи на кухне – сомнительное удовольствие, хочется, чтобы все послушали. Если бы поэтических событий было больше, к слэму относились бы по-другому – как к долгожданной передышке от собственной и чужой поэтической исключительности… А пока всем, видимо, хочется одного – выяснить раз и навсегда, кто самый лучший поэт.

У вас есть любимые авторы?

А.Г.: Любимых – нет. Я сажусь за стол, вижу – лежит книга, начинаю ее читать. Так я прочитала Сваровского… Однажды в Москве, сидя на работе, я прочитала все стихи Анны Русс, какие сумела найти в Интернете. Вот когда читаешь ее, можно полностью расслабиться, она никогда не ошибется, никогда все не испортит каким-нибудь не тем словом… Она тонкая и изящная, самая настоящая.

А вообще я росла на «серебряном веке» – Цветаева и Ахматова… Очень любила Бродского. Гумилева я начала понимать уже ближе к старческому возрасту (улыбается). В последнее время ко всем пристаю с Петрушевской. Мне нравится, как она сама читает свои сказки, она такая сумасшедшая, как мне надо…

Как считаете, ваше творчество, манера писать стихи, излагать мысли в последнее время изменились?

А.Г.: Да, и очень ощутимо. Раньше я была несчастной, теперь стала счастливой. Раньше была серьезной, теперь – нет. Раньше я читала без остановки, теперь совсем не читаю. Но, думаю, если бы читала, я шла бы тем же путем. Потому, что все книги, которые сегодня пишутся, берутся из того самого воздуха, которым и я дышу. Я читаю этот воздух всеми органами чувств, он очень интересный. А в детстве это был набор стандартной советской библиотеки – Дюма и его друзья. Плюс углубленное изучение литературы в школе. Я была прилежной: больше училась, чем играла. Теперь – наоборот. Природа сама мной занимается, балансирует и приводит к гармонии… А вообще, говорят, что творческие люди остаются детьми в душе. Я думаю, что они остаются детьми в том смысле, что продолжают читать книги. Взрослые люди мало читают – они живут.

Когда вы начали писать стихи?

А.Г.: Когда мне было 3 года, я очень переживала, что не умею читать и писать. И до сих пор помню момент, когда научилась складывать буквы в слова – это было, как яркая вспышка. После этого у меня пошли стихи. «Первый раз, в первый класс мы идем с цветами. Солнце радует нас яркими лучами…» (улыбается). Мама прилежно записывала за мной строки о том, как я умерла, и смотрю родителей с облаков, а они плачут, и я хочу вернуться, чтобы поплакать вместе с ними.

Мне всегда было интересно, как рождаются стихи?

А.Г.: Я всегда спала в обнимку с ручкой и бумажкой, стихи записывала прямо так, в темноте, с закрытыми глазами. Утром читала – правда, многое не понимала – написано было коряво. Стихи были трагические: о смерти, войне и несчастной любви. И не мудрено, ведь я слушала русский рок, это вам не шутки.

Что именно?

А.Г.: Началось все с Цоя. Интуитивно я знала, какая музыка мне нужна. Я ее никогда не слышала, но знала, что она есть. У меня была магнитола, она тоже спала со мной, вместе с канцтоварами. В нем всегда лежала пустая кассета. Как только звучало что-то похожее на нужную мне музыку, я включала запись. Первое, что я поймала, была «Алиса» с песней «Стерх» - очень заунывная, как я и хотела. И вот однажды одноклассник принес мне кассету Цоя. В этот день я даже в музыкальную школу не пошла, лежала, слушала, записывала слова, сходила с ума. Потом научилась играть на гитаре, сочинять песни. И они пошли лучше, чем стихи, потому что делать со стихами нечего – они будут лежать. А песню можно спеть. В общем, такой был нелегкий творческий процесс...

Сейчас он замедлился?

А.Г.: Я поняла, что очень искала любви. И вот я ее нашла, теперь занимаюсь рукоделием. Варю кремы, делаю украшения, мастерю коробочки.

А готовить любите?

А.Г.: Редко готовлю. Я люблю простую кухню, не изысканную. Хотя, может, придет с возрастом – когда начну толстеть. Мы едим много. За продукты дома отвечает мой молодой человек. Потому что мне ужасно жалко тратить деньги на еду. Я люблю красивые вещи и свои баночки-скляночки…

То есть, вы сейчас себя ощущаете вполне гармонично?

А..Г.: Да, абсолютно. Чувствую, как заполняются пустоты, и я становлюсь кругом. Раньше я не могла себя заставить сделать что-то руками, но я писала стихи. Теперь – почти никаких стихов, но я мастерю сережки и войлочных зайчиков.

Можете вспомнить последнее, что написали?

А.Г.: После долгого перерыва я написала стишок… Это было, когда Миша уехал в Москву, и мы целый месяц не виделись (Айгель – невеста известного в Казани молодого арт-менеджера Михаила Остудина – прим. авт.). У меня сердце чуть не отвалилось от этой разлуки, я написала что-то очень проходное, но оно было как ватка на мою рану.

Двум творческим людям сложно жить вместе?

А.Г.: Когда все только начиналось, мы очень активно изучали творчество друг друга и оба много писали. А когда стали вместе жить... Мы стесняемся друг друга. Мне кажется, что рядом мое второе «Я», и оно настроено скептически. Возможно, наш союз как-то разрушительно влияет на творческую карьеру. Но если бы мне случилось выбирать, то я, в любом случае, выбрала бы Мишу, а не вирши.

Художник должен быть голодным и холодным?

А.Г.: Не знаю. Возможно, это одно из условий творческого состояния. Состояние тревоги рождает какие-то образы в голове. Это очень индивидуально, мне кажется. Хотя умные люди говорят, что все творческие штучки появляются из конфликта.

Айгель, вы еще и занимаетесь переводом стихов с татарского языка…

А.Г.: Да, было. Татарская поэзия очень романтичная, в ней есть чудесная простота души, восприятия Бога. И если я сделаю точный перевод, те, кто прочитают его, скажут: «Фи». Получается, что я словно перевожу авторов XVIII века. И делать из них надо что-то более выпуклое. Я пыталась как-то усложнять стихотворения, это было интересно.

А чем вы зарабатываете себе на жизнь?

А.Г.: Я работаю в издательстве открыток.

А песни поете?

А.Г.: Дома, во время посиделок. Раньше я пела в хоре, и не сразу поняла, что у меня есть голос. Потом уже стала петь под гитару. Друг выложил песни в Интернете. Это было давно – в 2004 году. Мне и сейчас иногда пишут письма на старый электронный адрес, который я редко проверяю: «Здравствуйте, я послушал ваши песни. Что вы думаете о жизни и смерти?» и так далее… Вообще, если бы у меня были музыканты, я бы продолжала петь. Я очень плохо играю, так играть на сцене неприлично.

Внимание журналистов на вас во время последнего «Аксенов-феста» обратил Дмитрий Быков. Какие впечатления остались у вас от этой встречи?

А.Г.: Он слышит всех. Когда ты ему что-то говоришь, можешь быть уверен, что он услышит и ответит именно на твой вопрос, поддержит твою шутку. Он очень острый. У меня есть стихи, которые я обычно читаю, но тут я решила, что буду читать другие, странные, такие, какие хочу теперь писать. И ему понравилось. Я так обрадовалась. Я ведь думала, что буду своим единственным читателем. А он как будто мне зеленый свет дал. «Иди, у тебя все нормально, имеешь право».

Вас стали больше замечать?

А.Г.: Не знаю, как это определяется, но это у меня уже второе в жизни интервью…

Беседовала Нина Нарыкова.

Рубрики

Татар-информ

Мы в соцсетях

Айгель ГАЙСИНА: